1959 – поступление на химический факультет МГУ (группа
радиохимиков). Довольно хорошо сдав экзамены (три пятерки, две четверки), я
поступил на Химический факультет МГУ (Спецнабор на кафедру радиохимии). Все
годы был старостой группы, много лет – возглавлял Научное студенческое общество
Химфака, неоднократно участвовал в студенческих научных конференциях, которые
сам же и организовывал. Доклады отмечены грамотами и призами. Был начальником
агит-бригады и командовал «народной дружиной» курса. Первые три курса учился
так себе, затем стал круглым отличником. Радиохимики тогда учились шесть лет,
поэтому диплом я получил в июне 1965 г. Студенческие годы пришлись на сплошные
хрущевские реформы. На первом курсе уволили всех уборщиц, поэтому здание
факультета убирали студенты (драили латунные краны в практикумах и мыли
плевательницы). Все это происходило до начала основных занятий, поэтому, чтобы
попасть к началу трудового дня, приходилось ночевать в Москве, да и вставать в
5 утра. Потом уволили всех гардеробщиц, студенты сами стали всех
одевать-раздевать. В результате факультет впал в полное разорение, эксперимент
по студенческому самоуправлению прекратили, и все вернулось на круги своя.
Занятия шли плотно, нагрузки были большими, очень многих отчисляли (Некоторые
кончали жизнь самоубийством, выбрасываясь из верхних окон главного здания МГУ,
пришлось там даже закрыть смотровую площадку). Только практикумов по
измерительным приборам было четыре, а курс «экстракция» читали два семестра
(теперь это – одна лекция, и то я ее иногда забываю прочесть). Забавно было,
что целый семестр химикам и философам (почему возник такой симбиоз, в другое
время мы никак не касались друг друга?) курс Научного коммунизма читали члены
ЦК партии. Еще забавнее, что никто из них не смог ответить на простой вопрос:
что же такое – научный коммунизм. Диспуты, погром Китайского посольства.
Хрущевский эксперимент, в частности, включал вечернее образование для студентов
дневных вузов. Так я год (два семестра: на четвертом и пятом курсах) работал
лаборантом в Институте Физической химии АН. Директором там был академик
В.И.Спицын (он же заведовал кафедрой неорганической химии и читал нам лекции на
первом курсе). Непосредственным шефом у меня был Громов Владимир Всеволодович.
Занимался я действием радиации на кинетику изотопного обмена в ионных солях.
Особенно впечатлила работа на огромном линейном ускорителе электронов (Ван дер
Граафа) и на кобальтовом источнике гамма-излучения, светящимся голубым светом.
По этой теме я опубликовал статью (в соавторстве с самим Спицыным, хотя какое
он имел отношение к этой работе так и не понял) и собирался защитить диплом по
этой теме, но зав. кафедрой радиохимии Несмеянов Ан. Н. нас всех вернул на
кафедру. Там я работал в лаборатории А.М.Бабешкина А.М. под руководством
доцента Заборенко Калерии Борисовны (Наша «Мария Кюри». Занимался применением
классического варианта эманационного метода для изучения структурных
превращений в полимерах при термических, радиационных, химических и
механических воздействиях. В 1965 г. защитил дипломную работу: «Применение
эманационного метода для изучения продуктов радиационно-термической модификации
полиэтилена». Консультантом была Наталья Алексеевна Бах – зав. лабораторией
радиационной химии МГУ, а рецензентом Дзантиев Борис Георгиевич из Института
Химической физики АН. Все хвалили, утверждали, что работа – почти кандидатская
и предсказывали очередную защиту через 2 года, что, однако, не сбылось…Друзей в
студенческие годы было много, но дам-приятельниц мало. В группу радиохимиков
набирали только мальчиков (исключение составляли две болгарки и те – на младших
курсах), да и сам я в своей деятельности (как научной, так и экспедиционной)
больше ориентировался на мужчин. В результате в школе – Валя Золотая, на
фабрике – Татьяна Дорошенко, в кружке и на 1-ом курсе – Ольга Глушкова, и,
наконец, Эдит Гинзбург (семейное имя - Ида). С ней познакомились еще при
поступлении в МГУ, потом занимались самодеятельностью, были на целине, ходили в
походы серьезные отношения начались с октября 1962 года и закончились свадьбой
1 июля 1963 г. (день защиты детей от родителей, а родителей - от детей). Кто бы
мог тогда подумать, что это продлится более 40 лет! 28 января 1963 г. у нас
родилась дочь Наталья. В годы учебы я периодически жил в общежитии ГЗ МГУ (на
2-ом курсе – один, в зоне Ж на четвертом этаже, а на 5-ом курсе – в зоне В на
18-ом этаже с Идой). Остальное время каждый день ездил на Ленгоры, то из
Клязьмы, то – из Люберец, куда в 1960 г. перебрались родители. В 1964 г. умерла
теща (Гинзбург Генриетта Яковлевна), тесть (Гинзбург Мирон Михайлович) женился
на Альтман Александре Григорьевне и ушел к ней жить, оставив нам квартиру. В
результате мы (я, жена, Наташа и мои мать с отцом) стали жить в двухкомнатной
квартире (смежные комнаты) в тогдашнем конце проспекта Вернадского, д.81. Так я
стал москвичом, а мать – вышла на пенсию. До этого мы с Идой и Наташей успели
пожить в Сокольниках (в общей квартире с кухней без окна) у деда с бабкой Иды и
в Люберцах у моих родителей. В годы учебы жизнь к меня была бурной: интенсивно
учился, работал в лаборатории, занимался общественной работой, участвовал в
художественной самодеятельности, ездил на целину, в походы, в экспедиции,
воспитывал ребенка. На пятом курсе ребята с четвертого решили устроить День Химика
(в пику Дня Архимеда у физиков). Каждый год решили отмечать день конкретного
элемента. Идея прижилась и имеет шанс продержаться 100 лет. На первом дне
Водорода я отвечал за пиротехнику. Устроили мощный фейерверк: ракеты летели
через химфак и падали во дворе, где огромные бутыли с эфиром и другими
взрывоопасными веществами хранились в деревянных ящиках со стружками. Организовали
мы и факельное шествие вокруг химфака. Паника была знатная. Съехались множество
пожарных машин, а декана увезли с сердечным приступом. Кстати трещина в
гранитном постаменте Ломоносова, созданная одним из моих взрывов, видна до сих
пор. Отмечу, что к этому времени я имел большой пиротехнический опыт, причем не
только Клязьмы, но и МГУ. Тогда вся страна жила космическими запусками (Гагарин,
Титов и пр.), мы тоже, как могли, отмечали эти события: главное здание ночью
превращалось в горячую елку, из каждого окна высовывались студенты, поджигали
газеты и бросали их вниз. Я же не ленился и сооружал на подоконнике настоящую
ракету, начиненную одним (а иногда и 2) килограммом бездымного пороха. Ракета,
пылая огнем, взлетала до уровня 15-го, а иногда 20-го этажа, где с грохотом
взрывалась. Летели стекла, но цветовых эффектов не было.
1960 (Крыса) – Целина. На
первой сессии нашу группу хорошо потрясли. Сначала Юра Попов на партбюро что-то
нелесное сказал про В.И.Спицына. Тот не поленился придти к нам в группу на
экзамен по химии, закатил ему два балла и удалился. Преподаватели, глядя на это
дело, усилили нажим, в результате, я, например, получил четыре, что воспринял,
как личное оскорбление. Но основной разгром нас ждал на математике – три
четверти группы получили двойки (я, правда, отделался лёгким испугом). Многих
отчислили – кого временно, кого навсегда. Из-за этого, или по какой другой причине,
но меня назначили старостой группы, каковым я и оставался все году учёбы.
Комсоргом же по-очереди были или В.В. Муравьёв, или П.П.Кукин. Мы образовали
некоторый коллектив в который входили такие личности как Боб Покарев и
российский ассириец Юра Бит Геворгизов (оба со Сретенки, что многое говорит
тому, кто понимает). Был у нас студент, аналогов которому я не встречал в
течение всего пятидесятилетнего срока общения с МГУ – Евреинов. Дело в том, что
у него была ампутирована выше колена нога. Медицинская комиссия обычно не
пускает таких людей в химию – техника безопасности не позволяет. Ему
действительно очень трудно приходилось в практикуме, особенно при сборе
стеклянной аппаратуры. Он, однако, мужественно переносил все трудности. Потом
он ушёл из радиохимиков и след его потерялся. Мы же занимались
самодеятельностью, начали дружить с девичьей группой. Я ушёл из лаборатории
Козициной и перебрался в корпус радиохимии, где под руководством аспиранта Лёни
Мелихова осваивал эманационный метод в группе доц. К.Б.Заборенко. Одновременно
выполнял курсовую работу на неорганики. Синтезировал монокристаллы
неорганических полимеров на основе азот-фосфорных циклов. Работа получилась
оригинальной, её послали на союзный конкурс и впоследствии дали грамоту.
Довольно активное участие принимал в работе Совета молодых учёных факультета.
Расцветала оттепель, настала эра экспериментов: уборщиц-гардеробщиц поувольняли
и мы периодически выполняли их функции: мыли полы, чистили плевательницы,
драили краны и выполняли другую полезную работу. Дежурили в гардеробе, в
результате чего массово стали пропадать пальто. К лету эксперимент пошёл на
убыль и уборщиц-гардиробщиц вернули на место. Жить я перебрался в МГУ (главный
корпус, зона Ж – «иди ты в Же, там зона ваша!»), вставать рано стало не надо,
поэтому я откровенно просыпал все лекции, и вообще разленился. В результате
получил на экзамене тройку, что вообще за пределами возможными. Математики нашу
группу окончательно разгромили – на следующий курс перебралась только треть
группы (Ю.Дрыгин и Ф.Федякин, правда, потом восстановились, но кончали не с
нами, а на год позже). Проблемы были с военруком – полковник тупой,
инстинктивно он чувствовал во мне врага. С трудом давалась физкультура,
особенно сдача норм БГТО в сфере прыжков и бега.
После первого курса (в 1960) мы летом поехали в
Казахстан на целину (совхоз «Советский», Булаевский район, Петропавловской
области). Это был первый стройотряд химфака и МГУ, как такового. До этого
студенты ездили осенью на уборку урожая, но военная кафедра и преподаватели
марксизма-ленинизма возражали, поэтому стали искать другую форму. Первыми в
стройотряд в 1959 году поехали физики, построили целую улицу. Назвали ее
Университет. Идея понравилась и в 1960 двинули все факультеты, в том – числе
химики. Ехали добровольно, с собой везли книги и школьные учебники,
оборудование для химического класса и номера самодеятельности. Целину, как
источник заработка, тогда никто не рассматривал. В пути познакомились с
физиками, в том числе – с известным в будущем бардом С.Никитиным (как он попал
в поезд – непонятно, он моложе меня на три года). Прибыли мы в степи
Петропавловска, в совхоз Советский, созданный, естественно, заключенными, некоторые
из них успели уехать, но многие остались жить на месте. Колоритные надо сказать
личности! Были там бывшие политработники, сов. служащие, петлюровцы,
бендеровцы, польские коммунисты, литовские братья, ингуши. Я был бригадиром
плотников и кровельщиков. Крыли шифером огромные двухэтажные механические
мастерские. Побочным результатом оказалось строительство большого школьного
сортира. Работали весело и интенсивно, а весь заработок пропили по дороге
домой. Меня отметили почетной грамотой, что тогда было редкостью. Дали концерт
самодеятельности с частушками собственного сочинения. На целине подружились две
группы (29-32), одна, состоящая практически из девочек, а вторая –
исключительно из мальчиков. Отношения быстро перешли в сексуальную форму, так
что кое-кто впоследствии переженился, в том числе и я. Отмечали окончание
целины у Иды дома, разнесли всю их однокомнатную квартиру в Перово, оторвали
ковёр. Её отцу пришлось люстру демонтировать, чтобы выбросить оттуда пепел и
окурки.
На занятия опоздали. Глянул я на нашу группу и
обомлел: никого не знаю. Нам добавили новых товарищей: Бачинина, Темного,
Тюлькина, Говорова, Горохова и много кого ещё. Сменился и преподаватель по
математике – им стала знаменитая Феля Соломоновна Рацер-Иванова. Для меня это
обернулось катастрофой, хотя я математику любил и знал довольно хорошо (решал
задачи всей группе), она припёрла меня ипсилон-окрестностью и влепила два балла
на экзамене. Пришлось пересдавать – я был не одинок, конечно. Возникли проблемы
с аналитикой – тигель никак не хотел прокаливаться до четвёртого знака – но это
мелочи. Ида заболела желтухой, и мы её однажды навестили дома.
1961
(Вол)
Учёба давалась с трудом – почему-то разладилось здоровье: мутнело в глазах,
немели руки, несколько раз был близок к обмороку. То ли проблемы созревания, то
ли нервное утомление: поступление, целина, сменам места обитания (я продолжал
жить в общежитии) – не знаю, но было паршиво. Как-то всё валилось с рук, тут
ещё ненавистная аналитика давила. Правда, наладилось с военным делом, пришёл
новый полковник, повёл нас в тир, где я очень хорошо стрелял из пистолета. Он
меня зауважал, ставил хорошие оценки. А тут Хрущёв потряс армию, полковников
выгнали, военные занятия прекратили, а нам, без всяких лагерей и прочих
глупостей присвоили звания офицеров-лейтенантов. На этом моё общения с армией
закончилось.
Созданный на целине коллектив трансформировался в
агит-бригаду. Я стал ее начальником, пел («пой, как Света!»), плясал (как
медведь), участвовал в сценках. Один раз ездил в Таманскую дивизию, где в
коллективе выступал перед солдатами. Пели мы много – всегда хором и во всех
местах, где можно и где нельзя. Были лирические песни, целинные, факултетские,
но преобладала блатняга – наша фронда. Мечтали пройтись с таким походом по
Горному Алтаю, но не получилось. Курсовую работу по аналитике делал в группе
Заборенко под руководством И.О.Богатырёва – он на меня не обратил никакого
внимания. Консультировал немец Курт Винклер. Применял ион-обменную
хроматографию для разделения радионуклидов в водно-органических средах. Работа
получилась неинтересной – добавка органики лишь ухудшала разделение.
На майские праздники пошли в агит-поход под моим
чутким руководством. Шли по лесам Дмитровского района. Места довольно глухие,
поражало несоответствие карт реальности: хорошо обозначенные на карте дороги в
реальности отсутствовали, зато прекрасные шоссе, по которым мы шли,
блистательно отсутствовали на карте. Предложил способ использования
фотоэкспонометра для определения стран света (вместо компаса). Всю дрогу Лена
Фишилевич выясняла отношения с Валерой Муравьёвым, а мы их мирили. Праздники,
зритель - в подпитии, артисты – тоже, наши концерты пользуются большим успехом.
В мае я устроился в Яно-Адычанскую экспедицию (от
Института редких и рассеянных элементов, ИМГРЭ). Досрочно сдал сессию и улетел
в Якутию. В это же время мои родители переезжали из Клязьмы в Люберцы
(Молодежная ул., д.10, кв.31). Погрузил я вещи в машину и свалил. Собирались
вместе с Муравьёвым в один отряд, но он слегка завалил экзамены, подзадержался
и позже отправился в экспедицию на Таймыр, что в конце концов привело к
трагическим последствиям. Начальницей нашей экспедиции была А.С. Семенова. Нас
было четверо: я, АС, рабочий из Москвы и каюр-якут. Летели мы долго (3 дня) с
пересадками (и перегрузками) в Красноярске и Якутске. В начале мая прибыли мы в
поселок Батыгай (административный центр Верхоянского района) на берегу реки
Яна. Кругом еще лежал снег. Мы закупили лошадей, навьючили их и отправились в
путь. Бродили по вершинам хребтиков и хребтов (в том числе по хребту Черского –
величественные и высокие горы с многочисленными останцами-кигеляхами) в
междуречье самой Яны и ее притока Адычи. Но иногда переваливали и в бассейн
Индигирки, в частности посетили поселок Депутатский - крупнейшее месторождение
олова. Вообще вся промышленность в тех местах (и лагеря) крутится вокруг
оловянной руды (касситерита). Был я на оловянном руднике Эге-хая (медведь-гора)
и на прииске Кёстер (Вижу!). Мрачнейшие места, надо сказать. Досаждали комары,
мошка и медведи. Несколько раз чуть не погиб: при переправах через бурные,
широкие и холодные реки, от взрывов горняков, от полудиких лошадей, да он
крутых скользких обрывов и бесконечных болот оттаявшей мерзлоты. Работа была
тяжелая – одна проба мелко наколотого гранита (а попробуйте его наколоть – он
твердый) весила 24 кг. А сколько было таких проб – лошади шли на полусогнутых.
Копали шурфы в вечной мерзлоте, иногда – по три метра глубиной. Несколько раз
оставались без продовольствия и голодали. Пожалуй, это была самая тяжелая и
опасная экспедиция, в которой я участвовал, а участвовал я во многих! Рыбу мы с
каюром ловили сетью. Рыба была хорошей: ленок и хариус, иногда попадалась и
красная. Таймень сетью не ловился и я его однажды застрели из ружья – лежал он
в ручье, как бревно. Много было грибов и ягод, а также рыбной икры. В тайге с
голода не помрешь! Охота в некоторых местах была хорошей: случалось мелкашкой я
набивал по дюжине горных куропаток. Но основная охота шла на уток и гусей.
Здесь я уж палил из отцовской двухстволки, с которой не расставался, наводя
ужас на все живое Сибири. Работали мы до холодов и глубокого снега (конец
сентября). Возвращался в Москву с ветвистыми рогами, сбивая всех на пути. Глубокой
ночью десантировался в незнакомых мне в Люберцах, дороги не знал, а спросить не
мог – от меня все шарахались, нашёл дом, отец открыл дверь, глянул на
бородатого проходимца и захлопнул дверь прямо перед моим носом. Посидел я дома
пять минут под форточкой, тут же простудился и заболел.
1962 (Тигр) Основным
событием весны был запуск в апреле Ю.Гагарина в космос. В тот день был
практикум по радиохимии. «Калерия Борисовна, вы слышали – наши запустили
человека в космос? Ха!-Ха! Меня уже третий человек разыгрывает!». Вечером
задумался, как отметить это выдающееся событие. Решил построить и запустить
ракету помощнее. Я уже запускал такие с мраморного подоконника общежития,
пользуясь тем, что окно комнаты выходило на фасад ГЗ МГУ. Но теперь Л.Строганов
принёс не чёрный порох, как обычно, а бездымный. Комаров помог с корпусом и
когда ночью началось ликованье, на всех этажах поджигали газеты и выкидывали их
в окно – получался огненный водопад, мы запустили свою супер-ракету. Горение
шло хорошо, она поднялась до 20-го этажа, но там непредвиденно рванула, выбив
стёкла в близлежащих окнах. Мы уж решили, что нас выгонят из МГУ, но обошлось.
(В последствие я и Строганов стали профессорами МГУ, а Комаров – лауреатом
Государственной премии; это я – просто так, без всяких намёков). Через
несколько дней, встречали на Ленинском проспекте Гагарина. Ликование было
большим и совершенно искренним. Казалось, всё у нас впереди, всё у нас
получится. И у меня и у нас Идой и у страны в целом. Вечером были в ДК МГУ были
на смотре художественной самодеятельности химфака и слушали новую химическую
оперу («Под кустом развесистым ляжем мы вдвоём, синтез и анализ вместе
проведём») в исполнении В.Петросяна. Пожалуй, это был самый счастливый день за
всё время учёбы в МГУ.
В майские праздники отправились в агитпоход по реке
Дубне и берегу Иваньковского водохранилища (с концертами и В.Петросяном).
Комсомол нас слегка спонсировал. Я был начальником. С ночёвкам шли лесами,
потом вышли у реке Дубна, спустились по ней до Иваньковского водохранилища, там
попали под сильный дождь и укрылись на спасательной станции («Водка есть? Чтоб
не было!»). Дали два концерта в колхозных клубах. Пели песни Б.Окуджавы. Играли
спектакль по рассказам О.Генри; мы с Рочевым исполняли финский танец. Я его
поднял на вытянутые руки, в это время Михалёв за сценой завопил: «Где моя
нижняя юбка?», я отвлёкся и нечаянно сбросил Рочева (т.е. будущего учёного
секретаря Института химической физики) в партер.
Летом я и почти вся наша университетская компания
сроила Московскую кольцевую автодорогу (МКААД). В районе Варшавского шоссе у
поселка Битца. Тогда это была типично сельская местность. Я был бригадиром. Укладывали
дёрн по откосам. Потом вчетвером (я и три девицы: Э.Гинзбург, О.Славянова и
С.Смирнова) пошли в поход по горам Крыма. Начали в Севастополе (тогда – русский
закрытый город), а потом шли по горам, изредка спускаясь к морю. Однажды чуть
не умерли от жажды. В поисках воды я ночью пополз по какой-то трубе, незаметно
преодолел ограду и спрыгнул в центре дачи Н.Хрущёва. Народ удивился. Купались в
бухте Ласпи, гуляли по Форосу (кто тогда знал, что там будет построена вилла на
которой заточат Горбачёва с женой?). В Ялте у нас украли все вещи, спрятанные
под трибуной. Поход окончили в Алуште, где жили у брата отца Иды (наши
отношения с ней стали приобретать конкретность). Этот путешествие сыграло
определяющую роль в моей женитьбе.
Жил я теперь в Люберцах и много времени тратил на
дорогу: пешком до Панков минут З0, электричка до Москвы, потом метро, потом
пешком. Зато учиться стал лучше.
1963 (Кот)
Женитьба, рождение дочери Наташи.
В рамках очередного Хрушёвского эксперимента было
решено, что мы должны учиться 6 лет, причём один год проработать на
каком-нибудь химическом предприятии или в институте. Ида попала в НИОПИК в
Долгопрудном, а я – Институт физической химии АН, что на Ленинском проспекте.
Директором был акад. В.И.Спицын, моим непосредственным шефом – с.н.с. Владимир
Всеволодович Громов. Изучали мы влияние больших доз ионизирующего излучения на
ионный обмен серы в сульфатах. Пришлось работать на большом и внешне весьма
представительном линейном ускорителе электронов типа Ван-де-Граафа, а так же на
гамма-источнике кобальт-60. Построил большой термостат для трясучки, однажды
ночью трубки с водой пережались и возник потоп. Особенно пострадала мех.
мастерская под нами – заржавели станки. Мужики предсказали, что я далеко пойду…
Жил я уже у Идиных родителей, так что особых проблем с поездкой на работу не
было.
Донимала органика – материал необъятный. Курсовая
работа оказалась простой – синтез я осуществил без труда. (Аппаратура
представляла собой стакан с раствором на горелке. Я отошёл в буфет. Заработал
выговор от преподавательницы: «Бекман! Как Вы можете оставлять без присмотра
установку!»)
Первого июня я женился на Иде (Гинзбург Эдит
Мироновна, 25 января 1942, г.Чимкент). Предварительно подрался (и побил!) с
Васькой – её соседом по квартире. «Женись – тогда дерись», - сказали мне в
милиции, куда ненадолго отвезли. Первое свадебное путешествие осуществили в
славный город Одессу. Там в Аркадии, в «шанхае» снимали угол. Обстановка была
такова, что мы иногда ночевали на пляже, исправно платя хозяйке за апартаменты.
В Одессе на ипподроме (директором его был мой сводный дядя, бывший барон и
владелец конезаводов, фон Бринкен) впервые играли на скачках (все проиграли, а
говорят – новичкам везет).
Осенью продолжал работать в ИФХАНе, а вечерами ездил
на факультет учиться. За день уставал и на лекциях в основном спал. Тем не
менее, не с того не с сего стал круглым отличником, и оставался так до
окончания МГУ. Написал статью в Радиохимию, которая вскоре вышла. Меня
назначили командиром отряда бригадмила химфака и вечерами мы патрулировали
Раменки и лазили по местным оврагам (там, где у меня теперь гараж).
В конце декабря, в процессе сдачи зачета по истории
химии, у меня родилась дочь Наталья (роддом на Шаболовке). Сначала сильно
расстраивался, но потом привык. Сына так и не дождался…
1964 (Дракон)
Летом отвез жену с младенцем на дачу в Рассудово, а сам отправился в экспедицию
на Горный Алтай. Досрочно сдав экзамены (строение молекул – на три балла), в
начале мая начал работать коллектором 2-го Гидрогеологического управления,
собирал оборудование и готовил отряд. Руководителем экспедиции был Розенберг.
Где-то в середине мая вылетели в Барнаул, затем поездом в Бийск, а потом уж
автобусом по всему Чуйскому тракту (Катунь, Семинский перевал, р.Чуя, Белый
бом, 2 дня, ночевка в Онгудае) до поселка Кош-Агач (Чуйская степь, верховья
Чуи, 3100 м над уровнем моря, «тунеядцы»). По делам ездил в Ташанту на границе
с Монголией. Сначала закупали и объезжали лошадей. Много мотался по Чуйской
степи (каменистой полупустыне, «пустыня Гоби в миниатюре») верхом туда-сюда.
Пересек Курайскую степь. Потом уже пошли в горы: сначала – по Южно- и
северочуйским хребтам, потом спустились к Чагае-Узуну и через Акташ вышли к
Усть-Улагану. Работали в горах и долинам рек Бошкаус и Чулышман. Я поджигаю
тайгу, опасная переправа через Бошкаус, вдвоем с Конопелькой и 10-тью лошадьми
по лесам и горам. Пос.Саратан, перевал через Курайский хребет, Ташанта. Чуйский
тракт – за один день: бензовоз, аварии, нас обгоняет бензовоз и врезается в
стадо баранов, Бергер повез в Москву отобранный Артуром у милиционера, дома Бергера
ждали и арестовали, потом, правда, отпустили, но Артур получил срок.. Леса,
медведи, рыси, гигантские кедры, альпийские луга, эдельвейсы, трава, скрывающая
всадников, жимолость, облепиха, черника со сгущенкой, снежники, ледники, бурные
реки, хариус, водопады, алтайцы, айран, гарем, староверы, туристы. Подготовка к
войне с Китаем: проходимость троп, перевалов и переправ для войск и техники, но
главное - расход воды в реках-водопадах. Поэтому в основном бродили по ледникам
и снежникам. Обычно шли всем отрядом, но мы с Валей Рыбаковой в порядке
исключения иной раз на десять дней отправлялись вдвоем в дальние путешествия.
Когда я провалился в глубочайшую трещину в леднике, она сумела меня вытащить.
Иногда мы на надувных лодках спускались по бурным алтайским рекам, но в
основном всласть скакали верхом (лошади степные, неподкованные, кубарем
катились в пропасть). Времена были суровые, нас почти не кормили и мы
превратились в дистрофиков. Объявили забастовку. Иногда на мушку удавалось
поймать хариуса. Один раз я из отцовского дроба застрел большую тетерку
(купалуху). Но однажды М.Онищенко убил маралиху и мы вволю отъелись. Там у нас
сложилась хорошая компания (мы называли себя Зэки, был даже шуточный устав):
туда входили геологи (Майя Влодавер и Михаил Онищенко), и студенты разных
факультетов МГУ - филолог Евгений Бергер, журналист Евгений Румянцев, химики я
и Павел Кукин, геологи Валя Рыбакова и Лена Токарь, ну кое-кто еще. Костяк
компании ЗК сохранялся довольно долго. Мы совместно поучаствовали еще в
нескольких походах и экспедициях. Одно время дружили семьями пока не
пораскидала нас гражданская…
С тёщей я разругался и жил с Идой на 22-ом этаже ГЗ
МГУ. Пришлось выписаться из Люберец, я потерял московскую прописку. Мы решили
покинуть Москву и перебраться в Новосибирск или в Дубну. Но, побывав и там и
там понял, что это не меня. Везде местничество, царьки-бароны, сидит
какой-нибудь идиот типа академика – и от Бог, его не обойдёшь, не объедешь. И
любит, чтоб ему жопу лизали. Это – не для меня. Надо было что-нибудь придумать…
1965 (Змея)
Смерть тещи (Гинзбург (Чилевич) Генриетта Яковлевна). В феврале от рака умерла
тёща. Мы немного пожили в Люберцах, потом перебрались в идиным бабки-дедки в
Сокольниках. Две небольших смежных комнаты, в общей квартире, кухня без окна.
Древний двухэтажный дом (трущёба) во дворе знаменитой пожарной каланчи. Времена
были голодные, продуктов и даже хлеба не было. В шесть утра я отправлялся в
магазин за молоком-кефиром для Наташи. Длиннющая очередь, свитая змеёй
заполняла магазин, хвост торчал наружу. Старики-старухи. Я возвышался над ними
на метр, и служил хорошим ориентиром: передо мной занимало очередь (и уходило в
другую) 20 человек, после меня 30. Тут тесть ушёл жить к подруге, оставив нам
квартиру (до этого идины родители успели переехать с Профсоюзной в тогдашний
конец проспекта Вернадского). Я вновь стал москвичом, и проблема распределения
существенно упростилась. Диплом по теме ИФХАНа делать запретили и я начал
работать на кафедре в группе К.Б.Заборенко. Сначала хотел изучать действие
излучения на сульфиды германия, потом занялся изучение диффузии радона в полиэтилене, облучённом до высоких доз.
Смонтировал аппаратуру для эманационно-термического анализа полимеров и наладил
облучение. Эксперименты шли нормально. В апреле я готовился к очередной
экспедиции, в поликлинике МГУ мне сделали прививку от энцефалита, и заразили
желтухой. Так что вместо тайги я отправился в инфекционную больницу на 21 день.
Выбрался от туда крайне ослабленный с больной печенью аккурат перед защитой
диплома. Защита прошла хорошо, хвалили, предрекали защиту кандидатской через
два года. Ида не стала брать академический отпуск и тоже защитилась вовремя.
После защиты дипломов, мы с женой и еще одной парой на
двух байдарках отправились в поход по Карелии. Перед этим мы с Идой предприняли
пробное плаванье по дальнему углу Клязьминского водохранилища. Для нас это был
первый серьезный поход на байдарке (новый красный Салют, здоровый,
неповоротливый, но прочный и надежный), а маршрут был сложный – включал систему
озер, мелких и крупных рек, таежные волоки. Мы боролись, то с ветром и
огромными волнами на больших (не видно берегов) озерах, то с камнями и стоячими
волнами на порогах, перекатах, то с бревнами молевого сплава. Однажды
прокатились по какому-то водопаду, обложенному по бокам завалами бревен. Начали
недалеко от Петрозаводска, а закончили у Кондопоги, посетив по пути водопад
Гирвас и реку Суну. Из Петрозаводска (тогда я не знал, что там живет целый клан
Бекманов, а то бы посетил) на пароходе отправились на остров Кижи, где немного
пожили в палатке (тогда там было тихо-пустынно и досаждали только змеи).
Осмотрели знаменитые деревянные храмы, которые тогда собирались реставрировать.
На обратном пути попали в сильнейший шторм, так что пришлось ночевать в первом
попавшемся заливе. « Советском союзе Калерия Борисовна только одна!», «Я не
биолог, слава Богу». В конце похода денег у нас осталось только на покупку
обратного билета до Москвы. Однако мы отправили байдарку тихой скоростью, а
сами (только я и Ида) рванули в противоположную сторону – на Белое море в город
Кемь, с деревянными мостовыми. Там погрузились на катер военной базы и
перебрались на Соловки – место паломничества тогдашней интеллигенции. Там осмотрели
монастырь (великое сооружение, внутри сильно разрушенное лагерем, военной базой
и училищем юнг), прокатились на лодках по системе узких, но глубоких каналов,
слазили на все вершины, покушали знаменитую соловетскую селедку, понюхали
гнилые водоросли - ламинарии. Прониклись старой и новой историей. Толпа бешеных
интеллектуалов, давка. На обратном пути заехали в Ленинград и там немного
погуляли. Все – без денег. Вот времена были!
Когда пришла пора распределения у меня было три пути:
вернуться в Институт физической химии к Громову, пойти куда-то в аспирантуру,
или стать ассистентом-преподавателем. Я предпочел стать ассистентом (вообще это
редчайший случай, чтобы студента сразу сделали преподавателе такого ВУЗа, как
МГУ, грех было отказываться). Из нашей группы радиохимиков (от 27 человек
осталось шесть) – первой группы, набранной по спецнабору - на кафедре оставили
троих: меня (ассистент), В.Муравьев (мл.научный сотрудник) и П.Кукин
(техник-дозиметрист, в последствии – начальник дозиметрической службы факультета).
Мы дружили до этого, дружили и потом. Иду распределили в 1-ый Медицинский
институт тоже на должность ассистента. Она стала преподавать общую химию.
В августе я стал преподавателем и 1-го сентября вошёл
в студенческую аудиторию. Никто меня не контролировал, педагогическому
мастерству не учил. А нагрузка была большая шесть группы МРИ (группы большие
22-24 человека, занятия продолжались по 6 часов), 1 группа по дозиметрии и
защите (радиохимики) и две группы вечернего отделения (тогда было и такое – практически
одни тётки, причём старше меня). А ёще нужно было заниматься научной и
общественной работой, ездить на картошку. Известно – на молодых всех собак
вещают. Мать, видя это дело, вышла на пенсию и они с отцом стали жить у нас на
Вернадского.